Огонь – есть разрушение.
Ему нет преград и нет препятствий; сила его лежит и к добру, и к бедам, она может как возродить, так и уничтожить – и в этом суть. А суть, как известно, не выбирают. Огонь такой, какой есть – не плохой, и не хороший, сочетающий в себе тьму и свет, несчастье и счастье. Огонь стал проклятьем – Возмездием – насланным на людей за скверну их душонок и помыслов, однако, вопреки сложившемуся мнению, он не желает уничтожения всему – пламя погибнет, если поглотит всё, что его питает.
Сжигая всё на своем пути, Уриэль верит в то, что делает. Как многие годы назад потоп явился Божественным возмездием за падение человечества, так Пришествие сегодня стало ему наказанием.
Херувим не отрицает, что это не благое дело, но утверждает, что во благо. Во благо – построить мир на костях прежнего, тогда как кости будут напоминанием, болью кричащем о том, за что гибнет целое поколение. Во благо – уничтожить целое поколение, оставив в живых только тех, в чьих сердцах горит свет Божий. Во благо – учинить своё господство, чтобы удержать, осветить путь и направить тех, кто остался в живых. И возвращение к истокам – тоже во благо, потому что только оглядываясь назад, люди учатся не повторять своих же ошибок. Так было, и она надеется, что так и будет. Более всего Архангел желает не уничтожить всё в своём Огне, а возродить, вновь зажечь сердца людей любовью к Господу Богу, их Творцу. Такова её суть – суть Пламени Господа.
Огненная стена покорно следует за Уриэль, возвышаясь за спиной и растянувшись на десятки метров в стороны. Горит Рим, хотя, скорее уже, догорает, без малого становясь шелковым покрывалом, сотканным из пепла. Она неумолима: бетонные и каменные исполины падают к её ногам, не выдержав гнёта, слышится стон погребенных под ними, молитвы и проклятия. А терпеливое пламя в ответ ласково, совсем по-матерински, поёт им свою колыбельную, сводя всё их грешное существование к праху. Людское невежество, к которому Архангел питает особую, жгучую, ненависть потерпело крах, отчего душа её, неспокойная очень многие столетия, испытывает в эти минуты особое наслаждение и умиротворение. Гнев и ярость, отравлявшие своим присутствием душу, нашли выход.
Тело потряхивает, босые ступни жжет, а кровь молодого мужчины, совсем свежая, теплая, стекает по её лицу, рукам, ногам. Уриэль стискивает зубы, последний раз занося клинок над верующим, – она должна быть безжалостной. Стоит пощадишь хоть одного, и в следующий раз рука дрогнет сама собой, оставив жизнь уже предателю.
Прикрыв глаза, Херувим свободно перешагивает через тело. Она ясно видит, чего ради эта жертва, наяву представляя, как пески времени превращают Рим сначала в безжизненную пустыню, чтобы затем ветер перемен принес туда жизнь. На его месте вырастет Сад, с невиданной доселе зеленью, яркими цветами, больше похожими на дивных райских птиц, и птиц, похожих на чудесные райские цветы. Звери в том месте не будут жить в страхе, и всякая тварь, родившаяся в том саду, станет ему украшением. Время преобразит это место, позволит Тартару пережевать огромными зубами-лопастями скелеты обугленных зданий, которые рано или поздно станутся удобрением.
И тогда, верит Уриэль, дети детей поймут за Что была заплачена цена, и они простят их, Ангелов.
Её захлестывает от эмоций. Кровавые картины сменяются острыми ощущениями, тонут в бурлящих криках и удушливых запахах. Запах смертельного ужаса, беспощадного и неотступного, самый сильный среди остальных. Как дикий зверь, чуя запах теплой пролитой крови, стервенеет еще больше, так Ангел не может не дать гневу разрядиться и, кажется, единственное, что может остановить Херувима – это Смерть. Одна за другой, одна за другой…
Апостольский дворец – оплот лицемерия и богохульства, по её мнению, должен был пасть последним. Папскому дворцу, Сикстинской капелле и Станцам Рафаэля было уготовано стать последним штрихом, обгоревшим надгробным памятником, возвышающимся над телами погребенных под сводами города мятежникам. Его судьба была также ясна, как лунный свет, заливающий полотно её Творения.
Некоторое время ей кажется, что единственная, кто смертью упивается здесь – это она; приближенные, утолив жажду справедливости и мести, покинули своего Архангела, стоило только небу стемнеть, но, как оказалось, далеко не все братья и сестры оставили разожжённое её силами пожарище. Выйдя на площадь перед дворцом Сикста V, «Пламя Господа» улавливает присутствие в нетронутых зданиях еще одного Херувима.
Некоторое время спустя Уриэль молча ступает босыми ногами по холодному мраморному полу Дворца; также молча и мрачно, даже гнетуще, со всех сторон на неё глядят фрески, сопровождающие каждый её шаг. Однако, на то ей было совсем наплевать.
— Мне хочется думать, что мы здесь по одной причине, — издалека начинает она разговор, войдя в малый тронный зал – обитель Папы, — и пришли за Справедливостью. Обезображенное кровью еретиков лицо трогает улыбка.
— Рагуэль, — несмотря на их равенство, Уриэль почтительно кивает головой, приветствуя Судью на Троне.
Запах гари назойливо лезет в ноздри, а дым, проникающий сквозь часть побитых витражей раздражает глазную оболочку – пламя взялось за своды Дворца, разгораясь медленно, плавно, словно желая растянуть удовольствие до мыслимого безобразия. И только немощность сосуда, его реакции на малейшие изменения окружения пробуждают внутри довольно непривычное, терпкое чувство раздражения. Оно, словно, рокочет внутри.
Отредактировано Uriel (2015-02-04 16:17:27)