| В эту ночь Метатрон не спал. Ангелам и без того не нужно много часов для отдохновения, но он презрел и их. Всё это время, начиная со вчерашнего вечера, Метатрон провёл на работе. Ему нужно было многое устроить, о многом договориться и решить. Ему принадлежала... читать далее | Кажется, момент, когда ситуация вышла из под должного контроля остался где-то далеко позади. Утёк, как песок сквозь пальцы, оставляя за собой только ров мыслей, опустись в который – не выберешься. Уриэль неоднократно задавалась вопросом, почему Они, пришедшие... читать далее | - Захлопнись, чувак, - закатывает глаза Сатанаил… и демонстрирует брату средний палец. Когда-то давно он делал так только для того, чтобы позлить Бальтазара – подавлял многое устроить, о многом договориться и решить. Ему принадлежала... читать далее |
REVELATIONS |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » REVELATIONS » ГЛАВА I: СУЩЕЕ » Wicked Game
Участники:
Sachiel & Uriel
Дата и время:
14 июня 2047 года. Раннее утро, капли росы нежно усыпали кости разрушенного района.
Описание:
Они, наконец, сошлись — существа разных взглядов, однако, объединенные одним занятием. И задача перед ними такова: подавить очаги агрессии, какой бы оборот не приняло это дело.
Единственное, что утешало ангела в его положении в течение тридцати лет, то, что было причиной его отстранения от всего, что было напрямую связано с войной – то, что он не был готов убивать людей. Воевать против людей. Нет, серьезно? Против людей? Уж конечно, нет на свете противника более опасного и достойного.
Сашиель был бы рад не возвращаться, но не тогда, когда тебе отдают прямой приказ. Он был бы рад не возвращаться, если бы, наконец, перестал пытаться угодить и братьям, и людям и выбрал тех, кого любил всем своим человеческим сердцем – и тем, что было у его сущности там, где должно быть сердце. Хотя, возможно, он был бы рад вернуться, если бы отрекся от людей. Но как можно отречься от того, что составляет твою суть?
Он смотрел на Уриэль долгим и равнодушным взглядом, как если бы смотрел в стену. Херувим, занявший тело очередной несчастной человеческой жертвы, которых было предостаточно, не входил в число тех, кого Сашиель был рад видеть. И вызывал в нем отклик, нисколько не отличимый от отклика на любого другого ангела, ставшего мелким садистом. Был ли он вообще рад видеть хоть кого-нибудь. В последнее время даже его возлюбленные люди вызывали у него отвращение. Так что он вел себя, как прежде – смотрел и не видел, как будто был здесь один. Он смотрел так на всех. Однако спустя удар сердца его взгляд поднялся к ее лицу, и, сморгнув, Сашиель вернулся в реальность, чтобы отвести взгляд и чтобы не смотреть в ее глаза. Глупое и ненужное действие, вряд ли кто-то разглядит что-то подозрительное в его глазах. Он посмотрел на свои пальцы, сжал их в кулак и тут же разжал, и одернул рукава скромного и неприметного одеяния. Он перенял от своего сосуда желание как можно сильнее закрыться от чужих взглядов. Все дело было в том, что все тридцать лет он больше не чувствовал себя в безопасности. Даже в одиночестве, в комнате, где подслушать его мог только его постоянный собеседник – зеркало – он не чувствовал себя в безопасности, но это и к лучшему, иначе он бы давно плохо кончил.
С тяжелым вздохом он обозревал причиненные городу разрушения. И к тому моменту, когда уже и самому Сашиелю казалось, что он будет хранить молчание и в этот день, и в следующий, и в тот, что за ним, но разлепил сухие губы:
– Расскажешь мне, что все-таки… действительно случилось? – он вздохнул. – Я отбыл очень невовремя.
И, по правде говоря, понял немногое из рассказанного – кроме того, что это был кромешный ужас. А это все-таки весьма пространное определение, под которое может попасть что угодно.
И, оказывается, сегодня он был весьма словоохотлив, в особенности с теми, кого ненавидит и любит одновременно.
– И прибыл, так сказать, с корабля на бал. Что за дьявольщина случилась на площади? – не сумев сдержать раздражение, спросил херувим, по-прежнему не глядя на спутницу. Остыв, он задал еще один вопрос, небрежно, как бы между делом. – И что там потом сделали с людьми? Неужели все было настолько плохо?
Сашиель улыбнулся снисходительно и небрежно. Его раздражало то, что ангелы не только творили с людьми, что хотели, но еще и не могли держать под контролем какие-то свои игры. Мерзкие игры, о которых он и знать бы не хотел, достаточно с него разочарований в братьях. Но все сказанное им легко было расценить как «Жаль, что Михаэль не оторвал виновным их тупые головы, не годные ни на что, кроме игры в мяч, головы».
А еще его чертовски раздражало то, что он действительно не имеет понятия о произошедшем.
Сохранить спокойствие, не растерять остатки самообладания и остаться к ситуации хладнокровной оказалось воистину каторжным делом: эмоции, словно волной цунами, погребли Хранителя под собой. Поднасрали людишки от души, ничего не скажешь: Уриэль хотела бы отнестись ко всему с юмором, посмеяться, да забыть, но реальность со своими сюрпризами оказалась не просто метафорической головной болью, которую Херувим предчувствовала, а целой необъятной задницей. Как ты её не крути, с какой стороны не подходи, всё одно: зад ни ца. Однако, времени жалеть себя не было, тем более, что она того и не умела. Ситуация требовала действий, яростных и незамедлительных, как оплеуха провинившемуся ребенку.
Сашиэль свалился на голову, как снег посреди лета. Нет, серьёзно, на виду он не появлялся давно, очень давно, очень – очень давно. А стоило только запахнуть жареным – материализовался, как ни в чем не бывало, вестимо, чтобы сверлить её равнодушным взглядом, будто и не она это вовсе, а стенка. Вдохнув глубоко, чтобы не выплеснуть всё свое раздражение на небесного коллегу, что отвел взгляд, Уриэль принялась созерцать окружающий их хаос – чем дальше они продвигались, тем мрачнее становилась картина. Если центральные районы в спешке расчистили для проведения всех необходимых мероприятий, то окраину оставили, в прямом смысле того слова, разлагаться. Запах, погребенных под обломками домов, тел только дополнял картину, делая её еще более живописной. Невольно в памяти всплыли картины прошлого тридцатилетней давности. Архангел мрачно улыбнулась.
— Не то слово, очень не вовремя. Хранитель кивнула и, прежде чем начать сухой пересказ событий, сжала переносицу двумя пальцами, чтобы избавиться от ненужных мыслей.
— Землетрясение десятого числа разрушило почти всю окраину, потрепало и близкие к центру районы, не хило городу досталось, если говорить коротко. Предугадывая волну недовольств, было решено провести показательную казнь и усмирить пыл, однако, этот план потерпел сокрушительное фиаско. Во время служения из Белой Башни удивительным образом вырвались результаты неудачных экспериментов, полчища чудовищ, что некогда были людьми. — Её равнодушное лицо исказила злая усмешка. — Обстоятельства выясняются, ведутся поиски виновных, собственно, для того ты и был возвращен в город, Сашиэль.
Ей казалось странным отсутствие на улицах людей. Безусловно, погибли многие, но подавляющее большинство спаслось и теперь, что, пряталось по углам? Уриэль старательно всматривалась, силясь найти следы деятельности среди развалин и хаоса, однако, ничего – пусто. Звенящая мертвая тишина, которую время от времени нарушали вопли каркающих ворон и шепот ветра, что гонял во все стороны пыль. С каждым шагом настроение портилось всё больше, тем более, что человеческое предчувствие снова дало о себе знать.
— После того, как все нелюди были истреблены, площадь самым скорым образом зачистили. Слишком много крови, частей тела, кишков… — произнесла она с особенным призрением, — ступить некуда было. Габриэль провел массовое внушение, стёр память, чтобы волна недовольства не возросла. Но и тут неудача: по сообщениям очевидцев, всего пару часов назад здесь была какая-то бойня. Люди, как с цепи сорвались. Гляди, — её взгляд пал на чью-то руку, судя по крови, чью-то свежеоторванную руку, — кому то очень не повезло.
— На носу гуманитарная катастрофа. Агрессия вполне объяснима, однако, — недовольно вздохнув, Архангел остановилась, внимательно всматриваясь в верхние этажи двух- и трех-этажных домов, возвышающихся над ними, — недопустима. Как там говорилось? «Излечит любые амбиции священный огонь инквизиции». Так вот, считай, что мы эта сама инквизиция и наша задача найти агрессоров и, — хмыкнув, — увы, не уничтожить, выпытать причины. Внушение должно было стереть им память, а не взбудоражить кровь.
Немного повременив, Уриэль обратилась к Архангелу с вопросом:
— Мне одной кажется, что за нами следят?
Лицо Сашиеля все больше превращалось в маску. Он вдыхал разлившийся вокруг хаос, и этот хаос пропитывал его, как пропитывает одежду запах разложения. Как и тогда, во время Пришествия, он чувствовал себя растерянным, не способным ни вмешаться, ни помочь, ни изменить хоть что-то.
Он даже остановился – резко, качнувшись всем телом. На лице Сашиеля медленно сменяли друг друга недоверие, удивление и отвращение, пока на нем не застыло такое выражение, как будто ангела сейчас стошнит. Отвращение и брезгливость – именно так можно было охарактеризовать тот взгляд, которым он все же заглянул в глаза Уриэль, а затем окинул этим взглядом с ног до головы, будто бы и не веря, что это она.
– Какая… мерзость, – выдохнул, выдавил он из себя, переходя из крайности в крайность: только что он не хотел и не мог смотреть на Уриэль, зато теперь отвел на это несколько долгих секунд. Сашиель сжал зубы и медленно выдохнул. – И что же, – он попытался взять себя в руки, – кроме херувимов, больше некому гоняться за парочкой оголодавших бунтарей?
У Сашиеля было прескверное настроение, и он срывался на своей спутнице. Уж конечно же, Михаэлю он бы такого не сказал. Раздраженно дернув плечом, он снова отвернулся от Уриэль и продолжил прерванный путь вглубь полуразрушенного района, который никто и не думал восстанавливать. Он даже не морщился – просто смотрел так, словно ему подсунули полюбоваться не до конца препарированное животное или насекомое, неважно что.
Люди любят говорить «видит Бог». Так вот, видит Бог, он любил братьев и сестер своих, каждого из них, но вместе с тем сейчас он ненавидел их самой лютой и неподдельной ненавистью, делящей в его сердце место с брезгливостью. Как будто некогда чистые и светлые ангелы были запятнаны чем-то похуже, чем грязь или кровь.
И ему было «чертовски» больно смотреть на то, как они пятнают сами себя и радуются этому.
Что они творили? Распоряжались тем, что им не принадлежит, вели себя здесь, как хозяева, коими они никогда не являлись. Он любил их и хотел убить, и одно это темное и подлое чувство стократ множило грызущую его боль.
Он бросил взгляд туда, куда указала Уриэль, и в следующую секунду, поджав губы, отвернулся. Она как будто нарочно злила его.
– Ах вот оно что. Я просто польщен, всегда были любопытны скучные серые будни Торквемады, – голос ангела вроде бы и звучал равнодушно, но где-то в самой его глубине чувствовалась издевка. Остановившись рядом со спутницей, Сашиель проследил за ее взглядом. – Мой стан был прям, побег могуч, мой цвет благоухал; в росе ночей, в блистанье дня я бодро возрастал, – небрежно продекламировал он как бы между прочим. И добавил уже тише и «бережнее»: – Но буйный вихорь злой судьбы весь цвет мой оборвал.
Качнувшись с пятки на носок и сложив руки на груди, Сашиель огляделся.
– Ну что же им по-твоему, выбегать нам на встречу и встречать с цветами? Я бы на их месте как минимум сомневался, что мы приперлись, – он нарочно выбрал такое грубое, «человеческое» слово, – сюда с тем, чтобы забрать их отсюда и поселить где-нибудь в южных районах.
И пока он так поворачивался, взгляд херувима все же наткнулся хотя бы на одно живое существо. Впрочем, сперва он услышал звук, больше всего напоминающий всхлипывания. Худая, прихрамывающая, скулящая собака, и так-то раньше не блиставшая красотой и ухоженностью, с всклокоченной шерстью, неестественно вывернутой задней левой лапой и практически в клочья разодранным боком. Сашиель запрокинул голову и зашипел сквозь стиснутые зубы. Тихо посвистел, подзывая несчастное животное, которое, обезумев от боли, сначала шарахнулось от источника звука, а затем, дергаясь еще больше и не зная, то ли подойти, то ли убегать, медленно приблизилась к двоим ангелам, сильно выделявшимся на фоне местного пейзажа.
Отвлекшись на беднягу, херувим пропустил появление людей, осторожно и опасливо появлявшихся из разрушенных домов. И, кажется, обступавших их. К тому моменту пес, цвет шерсти которого невозможно было угадать из-за крови, и грязи, и пыли, наконец, доковылял до него и прижался к ноге, дрожа всем телом. Сашиель напряженно всматривался в человеческие лица, его взгляд перебегал от одного к другому.
– Уриэль, – он больше не злился и не издевался. – Мне кажется, или с ними что-то… не так?
Отредактировано Sachiel (2015-02-21 07:22:15)
[AVA]http://savepic.su/5123341.png[/AVA]
Иллюзий на счет радушного отношения окружающих персон к её скромной фигуре агнец не испытывала, прекрасно сознавая, что её компании будет не рад даже отъявленный мазохист. Уриэль обладала большим талантом обживаться в печенках окружающих и, не прилагая особых усилий, становилась настоящим наказанием, взиравшим на жертв большими, яркими, но ничего не выражающими глазами. Её по-прежнему, спустя тридцать лет, переполняла злость, которая, не получая выхода, становилась всё сильнее. Пламя жгло изнутри, от раза к разу принимая разные облики. И чтобы не сорваться, не ринуться в безумие с головой, каждого шутника, вроде Сашиэля, она представляла горящим, кричащим от боли и страха, припоминала запах паленого мяса и зло улыбалась, как, например, тогда, когда господин Инспектор заговорил стихами.
— Основные силы брошены на то, чтобы разыскать следы нарушителей. Мне же наскучило сидеть в четырех стенах. — Сухо ответила она, не глядя на собеседника, — Михаэль велел ввести тебя в курс дела, так вот, гляди, чего творится.
Чувство тревоги её не покидало, вводя сосуд в состояние сдержанного напряжения, мешавшего как следует вдохнуть полной грудью и расслабить, выправленные горделивой осанкой, плечи. Вдыхать запахи пыли и гниения было нецелесообразно, но этот престранный организм словно требовал того. Черт бы побрал всё это человеческое устройство, несовершенное, будто брошенное творцом на этапе создания.
— Это значительно облегчило бы нам жизнь, — брезгливо заметила Хранитель, продолжая игнорировать всё его потуги вывести коллегу из состояния равновесия. Сотни лет она хранила молчание, видит Бог, не для того, чтобы нарушить его с подачи Херувима. — И переселили бы, будь там место. Реорганизация города займет некоторое время, некоторым придется потерпеть.
Слова эти, конечно, были ложью. Спасать людей, оказавшихся заложниками непростой ситуации, никто не собирался. Им стоило уповать исключительно на свои силы и возможности, помощи ждать неоткуда, чуда не произойдет и ангелы, в сияющих белизной тогах, не уберегут от беды разыгравшихся детишек. В конце концов, человечество не раз переживало голод, мор и разруху, даже активно способствовало их развитию, судя по бесчисленным войнам, принесшим колоссальные разрушения, как им, так и планете. Так почему же маленькое землетрясение должно стать исключением?
Уриэль хрустнула костяшками пальцев, затем перевела взгляд с верхних этажей на Сашиэля, тихо присвистывающего в паре метров от неё, и замерла, чувствуя, как кольнуло сердце. Животных она любила безмерно и остро переживала тот факт, что многие из них страдали вместе с людьми. А, некоторые, от людей.
— Господи, что они с ним сделали? В её голосе ясно звучало сочувствие, действительно искреннее, следующее из глубин прожженной ненавистью и злобой благодати. Глядя на разодранный бок, Архангел крепче стиснула зубы, уже раздумывая над тем, как спасти эту несчастную божью тварь. Может, даже, она выходит её, чтобы подарить малышке-Шервуд. Пес, с разорванным боком, и девочка, с пробитой грудью, смотрелись бы вместе весьма гармонично. От планов на будущее отвлекла чья-то тень, скользнувшая между двумя домами, в метрах десяти от них.
— Люди...
В наспех сотканных, грязных, потертых и местами рваных одеждах они один за другим покидали свои помещения. Первый, второй, третий. Сами того не подозревая, Архангелы оказались в плотном кольце из человеческой плоти, явно обозленной и агрессивно-настроенной против незваных гостей. Четвертый, пятый, десятый. Они были вполне вменяемы, рука безумия не коснулась их лиц, однако, во взгляде их читалась острая ненависть и злоба, готовая вот-вот выплеснуться на крылатых. На что они надеялись - оставалось неясным. Усмехнувшись словам Смотрителя, Херувим, однако, на инстинктивном уровне, приблизилась к нему, как если бы искала защиты.
— С ними всегда что-то не так. На выдохе прокомментировала, скромно добавив: — Что не понос, то золотуха.
Уже ступив к Сашиэлю совсем близко, Хранитель зачем-то повернула голову влево, туда, где в кирпичной стене зияла нескромных размеров дыра и не то, чтобы удивилась, это слишком слабый образ. Уриэль опешила, понимая, что в следующую же секунду в них полетит коктейль Молотова.
Успев перевести взгляд с впечатляющей картины всеобщей разрухи, Сашиель заметил, какой отклик вызвал у его спутницы Роберт Бёрнс. Он уже подумывал, не прочитать ли еще пару строк из баллады о Джоне Ячменное Зерно – это наверняка пришлось бы садистке по вкусу – когда в реальности что-то щелкнуло, и события начали разворачиваться одно за другим. Одно ее присутствие подстегивало его, заставляло из кожи вон лезть, изыскивая пути, которыми можно разозлить ее еще больше, потому что в этом был парадокс его нынешнего существования – любить людей и любить ангелов, и ненавидеть ангелов за человеческую боль, и ненавидеть самого себя за то, что хотя бы одно из этих чувств с собратьям своим не искоренено в нем. Не видь он Уриэль, ему бы и в голову не пришло, что он может так хотеть видеть ее злость. И все же, с каждой минутой…
Он криво усмехнулся:
– Еще скажи, что вы действительно решили заняться ими и вытянуть из развалин.
Он издал сухой смешок. Можно рассказывать эти сладкие сказочки людям, но к чему рассказывать их такому же херувиму, что и она сама? К чему? Быть может, не один он начинает завираться, и это некий новый, ангельский вид болезни, поражающий их всех? Лгать окружающим и самим себе, даже когда в этом нет нужды. Сначала они облекли себя в человеческие тела, скрывая свою истинную суть, а теперь обматывали себя толстым коконом из вранья.
Удивляясь, что хоть что-то еще способно пронять героически-холодную Уриэль, он на сей раз промолчал и опустился рядом с собакой на корточки.
«Что же хотела ты, милая моя Уриэль, – мелькнула в его голове нежная и печальная мысль, так сильно контрастировавшая с его резкими словами, – от тех, кого мы опустили до уровня собачьей своры?»
Пес прижимал к голове уши, дико косясь на опускающуюся к его голове руку ангела, но не попытался убежать и не укусил, когда Сашиель прикоснулся пальцами к короткой грязной шерсти. Животное было горячим и дрожало. Когда они закончат здесь, надо бы забрать его с собой. Выходить его можно, времени хватит, он видел как такие собаки наравне с уличными кошками переживали и худшее. Должно быть, этот дрожащий комок, неуверенно подергивающий хвостом, был даже более живучим, чем породистый пес Доминика. Ирландский сеттер, так он говорил. Пса убили в дни Инферно. Ангелы, так он говорил. В этой же собаке Сашиель видел самого себя – побитого, подраненного, готового рвать и кусать, если только будет намек на близость опасности и ищущего хотя бы клочок света в утопленном в непроницаемой тьме мире. Херувим потрепал стоячее собачье ухо и встал, чувствуя ногой жар льнущего к нему тельца.
Он чуть склонил голову к правому плечу, рассматривая приближающихся людей и не двигаясь с места, чтобы пока что не тревожить лишний раз пугливого пса, сотрясаемого крупной дрожью. Что же, им и правда были здесь не рады. Сашиель бросил короткий взгляд на приближающуюся Уриэль, но это отнюдь не было поводом для насмешки: в условиях надвигающихся неприятностей им все де следует быть ближе друг к другу. А разногласия можно отложить на потом.
Он хотел было заговорить с людьми. Ими двигал страх, и это было понятно и естественно, и это можно было бы попробовать уладить. Он не хотел смертей. Его меч был создан не для того, чтобы обращать его против своих младших братьев.
Однако он ничего не успел сказать. По наитию, прежде чем обратиться к людям, он посмотрел туда, куда смотрела Уриэль. Его тело напряглось, но вместо того, чтобы сорваться с места и дернуть за собой спутницу, Сашиель медленно наклонился к псу, не отрывая взгляда от людей, на данный момент сочтенных самыми опасными. Он очень дорожил своим сосудом. Ангел погладил пса, осторожно подводя ладонь под живот.
– Вверх!
Он взвился в воздух, прижав к себе взвизгнувшего от боли и страха пса и почувствовав, как собачьи зубы впились ему в руку. Все это пустяки по сравнению с хлопнувшей там, где только что стояли они с Уриэль, бутылкой с зажигательной смесью. Похоже, поговорить не получится. Мышцы лица его сосуда дернулись, выдавая боль херувима. В мире, построенном ангелами, наказание за сделанное людьми одно – смерть. Сашиель, удерживая кусающуюся и извивающуюся собаку одной рукой, второй взялся за клинок.
– Ну и что дальше?
Надо где-то спрятать собаку, пока они все не… уладят.
Вы здесь » REVELATIONS » ГЛАВА I: СУЩЕЕ » Wicked Game
