| — ИМЯ ГЕРОЯ |
“Он был соткан из слепящего, самого чистого света и первородного огня. Он был оживлен Его дыханием.
Его крыла могли объять весь мир.
И пусть, он не был столь совершенен, сколь был Люцифер, он был, есть и будет равным Ему. Таким он был создан и таковым наречен. Не просто образ и подобие, а нечто большее, равноценное, не скованное условностями физического бытия.”
Эти слова, как молитва самому себе, речитативом стучали в его голове, когда приходило время вспоминать. Он ненавидел это всем своим существом, ощущая реальность своего существования, как припадок бесконечного, тошнотворного омерзения. Не было больше божественного света. Не было шести всеобъемлющих крыл, только он сам на своей выжженной войной вотчине в окружении подданных - тех, кто с первого мига своей жизни не внушали ему ничего, кроме презрения. Он сам, Михаил, из той же нечистивой плоти, что и они. В этот момент, у него оставался один единственный вопрос, ответ на который ему уже не даст никто и никогда.
“В какой момент я совершил ошибку?”
Он помнит, как воспевал миллион созданных Отцом миров,славил новых Его детей, но взор его всегда был обращен только к Нему. Михаил никогда не разделял искренней привязанности Господа к созданиям, населяющим крошечный голубой мирок, но никогда, никогда не ставил его выбор под сомнение. И даже когда его возлюбленный брат взбунтовался против избранности людей, Архистратиг не посмел перечить приказу Всевышнего, впервые став карающей десницей. Низвергая Люцифера в Пекло он заставлял себя забыть обо всех сомнениях, как о скверне, что приведет его к греху и предательству, скверне, которая поразила и навсегда забрала у него столько братьев и верных соратников. Он заставил себя навсегда отказаться от них и себя самого во имя того, кто, конечно, просто не мог быть не прав. Эта непоколебимая уверенность заменила ему то, что люди называют зовом сердца. Он был слеп, но он знал, что эта слепота во благо. Она вела его золотой нитью по прочим деяниям, и Михаил, осеняемый божьей благодатью, только в эти моменты мог понять, что все идет правильно.
Узловатые пальцы вместилища ангела дрогнули и в руки послушно лег клинок, похожий на бесплотную полосу вибрирующего золотого света. Ни гарды, ни рукояти, ни украшений, никакой пошлости, что была придумана людьми. Да, именно таким должно быть оружие, которые выше их понимания, рубящее не только плоть, но и самую суть греха. Когда-то ему не нужно было и того, но, увы, не теперь. Но ласковое тепло его оружия, всегда успокаивало его и дарило уверенность в том, что каждый новый рой сомнений будет сломлен. Уверенность, которой с каждым разом становилось все меньше, несмотря ни на что.
Он помнит, как издыхало под его ногами чешуйчатое огнедышащее чудовище, как проходили века на страже райских врат.
Михаил плавно поднял руки, сжимающие клинок, на уровень глаз и перекатился на
пятку, занимая одну из фехтовальных позиций, свойственных для обращения с полуторным мечом.
Помнит, с каким нетерпением ждал исхода второго тысячелетия, чтобы занять, наконец, место Судии и ткнуть носом зарвавшееся человечество во все их пригрешения. Чтобы снова служить, и чтобы, наконец, показать Ему, каково нутро Его обожаемых смертных отроков.
Кисти ангела расслабились, отчего меч, повинуясь незатейливому закону рычага, описал красивую дугу, с едва слышимой песней рассекая воздух. Миг, и он снова стал наизготовку.
Вместо обещанного возмездия, Десница получил… Предательство? Его Отец отвернулся от него. Он отвернулся от всех, не оставив им ни шанса ни на прощение, ни на осознание. И в этот момент все, что Михаил с таким тщанием выжигал, и вытравливал из своей души, что вопреки всему жило, крепло и росло в нем, подпитываемое непомерной гордыней, поднялось темной удушливой волной и захлестнуло всех, и на Небесах, и на Земле.
Обманный маневр, выпад, блок - все это, исполняемое с нечеловеческой ловкостью и грацией, глубоко разочаровывало воина. Ведь еще совсем недавно ему не требовалось никаких ужимок для того, чтобы лишь одним движением брови стирать с лица бытия целые миры… Или, быть может, так только казалось?
Что же, если даже лучший из лучших малодушно оставил своих самых преданных последователей, Михаил возьмет все в свои руки. Потому что кто, если не он?
И именно тогда, ловушка, путь к которой был выстроен миллионами и милионами мелких ошибок, захлопнулась.
Что теперь было у него, кроме мира, где все пошло не так? Где люди, которым Всевышний так щедро дарил свою любовь, восстали против Его посланников? Где сами эти посланники погрязли в человеческих страстишках? Где в этой вязкой неверной топи погряз он сам, поддавшись праздной жестокости, поддавшись соблазну участия - того, что подарить могли только смертные, способные искреннему сопереживанию, несмотря на все доводы разума? Где он сам, второй, а теперь и первый, равный Богу, опустился до грехопадения с человеческой женщиной?
Не в силах отринуть вгрызшуюся в самую его суть уверенность в том, что ему никогда не понять высших замыслов, Михаил не знал ответа.
Мечник, прикрыв глаза, провернулся вокруг своей оси, выполняя вольт и с тихим, едва слышимым выдохом опустил лезвие на тяжелый мраморный стол, усыпанный бумагами. Секундой позже две неравные половины с тихим шипением заскользили друг по другу, и некогда абсурдно монументальная мебель окончательно приняла вид ни на что не годного лома, поблескивая молекулярно-ровным срезом в косых лучах закатного солнца, заглядывающего в узкие стрельчатые окна его кабинета, больше похожего на пустынный зал. Зашевелился на его кресле меховой клубок, в мгновение ока превратившийся в кошку, яростно выгнувшую спину и вздыбившую шерсть. Это и привело архангела в чувство. Клинок исчез из его рук, так же, как и появился, мужчина неторопливо взял все еще напуганного зверя на руки и успокаивающе погладил по пестрой шерстке. Кошка совершенно очевидно не была породистой. На ее громкое мурлыкание из других углов кабинета подтянулось 6 ее товарок, а остальные 33 по своему разумению гуляли где-то в недрах комплекса Дворца Архангелов.
Кошки - то немногое, что помогало ему смириться с тяготами бытия на Земле. Не раз и не два у Михаила мелькала мысль о том, что правильнее всего было бы стереть с лица планеты токсичный людской род, оставив ее ласковым хищникам, чья родственница когда-то согрела младенца Христа в его яслях. Увы, никто из его соратников не находил эту мысль стоящей.
“Ну и пусть”, - беспечно думал он, выходя за двери зала с разомлевшим животным на руках и едва слышно мурлыча себе под нос что-то из Книги Левита.
- Вызовите Эту, - другого имени его невольный секретарь по мнению Михаила не заслуживала, - Нужно перенабрать заново все документы, что были на моем столе. Снова.
Это был уже второй раз за эту неделю. Каждую неделю.
— ПРОБНЫЙ ПОСТ
- А нужно что-то еще? - эхом вторил собеседнице бог, избегая смотреть в ее красивое острое лицо. Он упер безучастный, застывший взгляд совсем светлых в лучах закатного солнца глаз в неведомую точку за окном, подперев плечом откос.
- Уж точно не в богов. В мире моего будущего им места не найдется. И мне, прежде всего, - на лице Гермеса не дрогнул ни один мускул, только губы искривились в отталкивающей желчной усмешке.
- Я верю в человечество, которое не верит в меня, - заключил он и, наконец, обернулся к Инанне, в золотом ореоле солнечного света, почти как ангел или доморощенный мессия.
А ведь он и вправду верил. Он очень хорошо, возможно, как никто другой понимал свою собственную природу - природу метафизического механизма, по вине медленного (но непрерывного) развития смертного разума все еще облаченную в нелепую оболочку суррогата человеческой личности. Прогресс подразумевал осознание того, что человечество способно обойтись и без этого. Много веков Они малодушно сваливали многие явления на чужую совесть, снимая с себя ответственность за то, над чем еще не имели власти. Гермес знал, что божества агонизируют, их умирание началось ровно с того момента, как в голову одного из людей пришла мысль объяснить природу доселе неизведанного. И этот порыв Трисмегиста искренне подкупал. Настолько, что тот не только не страшился неизбежной гибели и забытья, но и способствовал этому, начав с огня, переданного с Олимпа в руки просветителя Прометея. Он был готов стать бесплотной идеей, затем вернуться к неосознанному бытию математической функцией, а затем и вовсе исчезнуть, растворившись в сингулярности. Он подавал людям руку, чтобы помочь, чтобы возвысить над самим собой, Астарот же довольствовался разрушением, предпочитая совсем иной сценарий будущего. Апокалиптический. Возможно, только поэтому они никогда так и не будут до конца поняты друг другом.
- Любите фокусы с монетами? - он обратил внимание на то, как ловко бегает по тонким пальцам богини биткоин,
- Я знаю пару забавных. У меня много любимых безделиц, я очень привязываюсь к вещам, - Гермий вяло попытался свести на нет эту скользкую тему, - И я рад вверить в ваши умелые руки одну из них.
Разумеется, он понял, что его машинальный жест не остался незамеченным, но лишь надеялся, что у богини хватит такта не упорствовать в своих попытках докопаться до чего-либо, что Вестник считает личным. Он, видите ли, горделиво полагал, что вытаскивать на свет чьи попало секреты и слабости, которые могут быть действительно полезными, - его привилегия. Как и мягко препятствовать конкурентам, которые пытаются то же самое выудить из него. Опрометчиво, излишне самонадеянно? Точно. Иногда Трисмегист был удивительным идиотом для гения. Впрочем, с последними это вообще часто случается.
- Моя любимая валюта, - он улыбнулся ей в ответ уже гораздо мягче и приятнее, чем за пару мгновений до этого, - Я ни минуты не сомневался в том, что мы найдем общий язык и привязанности.
Краммер замолчал, облизнул губы и побарабанил по подоконнику пальцами, сбрасывая накопившееся в кистях рук напряжение.
- В таком случае я должен горячо поблагодарить вас за оказанное доверие и признаться, что более задерживать вас, воруя ваше время, я не смею. Разумеется, только если вы сами того не пожелаете, - мужчина, наконец, отлип от окна, проем которого, очевидно, отчего-то казался ему самым безопасным местом в этой комнате и приблизился к креслу, на котором небрежно вытянув стройные, оголенные разрезом платья почти на грани фола и размеченные невесомыми ячеями сетки ноги, восседала Инанна. Пальцы бога вновь легли на стек, и едва ли более интимным было бы прикосновение к ее изящным лодыжкам, поднял его и вновь с пристрастием (правда на сей раз праздным) осмотрел и аккуратно согнул стержень. Он любил такие вещи: живые, идеально выполненные руками мастера, влюбленного в свое дело. Мало кто умеет работать с мертвой кожей, так, чтобы она ожила и запела. Впрочем, от Иштар и армии ее вдохновенных последователей и не следовало ожидать иного.
— СПОСОБ СВЯЗИ
Отредактировано Michael (2015-02-17 18:58:03)
