«И имя четвертого было Пенемуэ; он научил детей человеческих горькому и сладкому, и он научил их всем тайнам их мудрости.
И он научил человечество письму чернилами на бумаге, и этим многие грешили из века в век, что продолжается и до сих пор» (с) Книга Еноха 69;8-12
Их было две сотни, сошедших с небес воителей и ученых, коих нарекли григори, потому что поручено им было следить за людьми на Земле. Как позднее будут двести спартанцев, несли они верную службу, и был среди них свой Писарь, что записывал все деяния ангельские и человеческие. И имя ему было Пенемуэ.
Он никогда не восходил на гору Ермон* и не вкушал ни мужей, ни жен человеческих, но грех его был не менее тяжел. В своей слепой любви к смертным, он учил их, нарушая заповеди Отца своего, отравляя умы знанием небесным.
Дети познали прелести сладкого и горечь специй, став более разборчивыми в выборе пищи. Мужи научились обращаться с чернилами и бумагой, узнав силу написанного слова. И как же, как же это могло идти против умысла Божьего?! Пенемуэ не понимал этого, метался потерянным и рвал перья на своих крыльях, не в силах осознать своей ошибки.
И даже в час расплаты, когда он наравне с Азазелем, Гадриилом, Баракиилам и всеми григори был свергнут в глубины бездны, раскаяние так и не зародилось в его душе. Только глухая и злая обида расправила черные крылья, загнав теперь уже падшего в самые глубины преисподней, где он столетиями писал адские рукописи. И обратился он Адским Писарем, и не было ему большей радости, чем слышать о деяниях и читать труды ученых и философов, что осмелились подобно Еве променять скотский Эдем на горечь плода познаний.

Кто там в плаще явился пёстром,
Сверля прохожих взглядом острым,
На чёрной дудочке свистя?..
Господь, спаси моё дитя!
(с) баллада «Крысолов из Гамельна»
И вот настала ночь, когда падший ступил на объятую грехом невежества землю. Он пришел в малый город Гамельн, дабы испытать детей Его, своими глазами увидеть, до чего довел божественный план. И его постигло страшное разочарование. Его дары, дивные листья с древа познания, были низвергнуты, растоптаны и смешаны с помоями. Люди обернулись животными, для которых величайшей ценностью были не сокровища мысли – книги, но презренный металл, добытый из грязи. Был ли прав Бог, когда запрещал смертным даже прикасаться к небесному знанию? Или же его отказ учить неразумных детей своих повлек за собой такие последствия? Тогда ещё безымянный демон не знал ответа.
Его испытание жители города провалили, он научил их ценить жизнь, отняв само продолжение, как некогда Бог отнял нефилимов у их крылатых родителей. И не нашел падший разницы между стенаниями, что доносились из города Гамельн, и теми, что сотрясали стены преисподней, когда потоп язык коровы слизнул их наследие.
Демон был разочарован и сломлен, он закутался в свой плащ и отправился прочь, желая найти утешение среди мужей ученых, сетуя, что знание стало уделом избранных не только по праву состояния или крови, но и пола. И снова вопросы об умысле Божьем посетили его голову, заполонили её вихрем назойливых мух, коему позавидовал бы даже Вельзевул. И нигде не нашел он ответа…
Менял тела, менял судьбы, менял мысли Адский Писарь, насаждая новое понимание и новые стремления в темных душах людей. Ничто не презирал он больше, чем божественное невежество, и всеми силами противостоял ему.

«Высказать мнение значит как бы подвинуть пешку в шахматной игре: пешка может погибнуть, но партия начинается и может быть выиграна» (с) И. Гёте
И вот колесо провернулось вновь, перемалывая старые кости в пыль. И только крик, победный и бесстрашный, что силою перекрывал костры, разнесся по миру, как голоса мертвых глашатаев новой эпохи. Настала Реформация, и в имени этом было не меньше смысла для дьявольской братии, чем для люда смертного. Возродился образ, возродилась благородная порода божественных созданий, которую веками пытались заглушить уродливыми гравюрами и фресками. Закутавшись в черный саван ночи, с благородной бледностью на остром лице, демоны прошлись по миру, очаровывая его новым, доселе не виданным образом. 
Мартин Лютер, без ведома, обменивался письмами с самим Дьяволом. Имя это было весьма распространено среди всех демонов без разбора, так что безымянный взял его себе, не посчитав ни лучшим, ни худшим из всех прочих.
Сатана с легкой руки лютеран стал не противником Бога, но частью его умысла, частью его мира, призванной облагораживать человека, подвергая его испытаниям. Ох, как же смеялся дьявол, глядя на потерянные, обрюзглые от жира праздности лица священников, у которых эти идеи, простые идеи, отбили часть паствы. Девяносто пять тезисов** пошатнули святой престол, будучи написанными чернилам на бумаге, воистину, самой сладкой победой был тот день. Спустя восемьдесят лет Вестфальский мир подрезал вере сухожилия, навсегда отодвину её на второй план на политическом поприще.

«Имена — дело серьезное, их важно иметь и опасно терять» (с) Джонатан Страуд. Кольцо Соломона
Снова потянулись годы, и дьявол заскучал… Ни один демонолог не знал его имени, не звал его отчаянно и страстно в своих богохульных ритуалах. Ни одна ведьма не вкусила его ласк в Вальпургиеву ночь на Лысой горе, не зачала от него дьявольское дитя. Его имя была предано забвению, но не дела, дела жили своей жизнью, не нуждаясь в отчестве. Их родителю суждено было сгинуть в безвестности, затеряться меж пыльных страниц апокрифов, как затертому приведению, но у падшего были иные мысли на этот счет.
Как и многие служители бумаги и чернил, он решил пойти тропою писателей, взяв себе псевдоним. И добрую службу ему в этом сослужил его старый друг, чей талант не вызывал сомнений ни тогда, ни сейчас. Пророком падшего стал Иоганна Вольфганга фон Гёте, в чьих рукописях воспет был не только славный дудочник ***, но и сам искуситель ученого люда, падший григори из числа двухсот, великий и ужасный Мефистофелис!
И так начался Путь Мефистофеля – хитрого и проворного дьявола, коему было под силу совращать умы ученых и философов, насмехаясь над тщетной хулой священников о глупости его нечистого брата. Его тайна притягивала, ум – восхищал, он воплощал в себе все то, что так ненавидели священники, приманивая любопытных, точно свет свечи – глупых мотыльков.
С тех пор минуло много лет, и многие ученые сгинули, подписав контракт с ним. Глубоко проникли корни его скверны в культуру мира, пронизали её насквозь, навсегда изменив образ глупого уродливого черта. И Мефистофель продолжал своё дело до самого Последнего Часа.

«Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например – не читать их» (с)  451 градус по Фаренгейту
И все кончилось, оборвалось, словно ножницы мистических норн добрались до заветной нити мира. Старый порядок рухнул под натиском мечей ангелов. Старые враги, старые братья, старые, слишком старые для этого мира сущности захватили его, насадили свои законы и сами оказались бессильны против грешной природы своих новых владений.
Мефистофель был против, но снова метался в бессильной ярости и отчаянии, видя как падают его братья и сестры, как прахом становятся книги и мусором – достижения цивилизации. Все было кончено, столетия трудов обернулись серой золой кострищ, умы людей снова захватил закон Рабов Божьих. Рабов! И новым богом стал старший из братьев – горделивый Михаил. И ад пришел на землю не из глубин бездны, но с райских кущ.
Дьявол примкнул к Сопротивлению, но недолго пробыл в его рядах. Писаря изловили, посадили на цепь, точно пса, и приказали развлекать нового владыку мира. Хитрый демон обернулся шутом, сказочницей, призванной баюкать историями тирана, но и это не сломило дух падшего. Даже с ошейником на шее, он посылает вести своим собраться-повстанцам, шифруя их среди иных текстов хитрыми анаграммами. И пусть судьба рассудит, кто устоит в этой игре пера и меча, разума и силы, демона и ангела.

* В ветхозаветной апокрифической Книге Еноха говорится что ангелы, возжелавшие войти к дочерям человеческим, скрепили свои намерения именно на этой горе: «И они спyстились на Аpдис, котоpый есть веpшина гоpы Еpмон; и они назвали её гоpою Еpмон, потомy что поклялись на ней и изpекли дpyг дpyгy заклятия.» (Книга Еноха, 2:1-6)
** Началом Реформации принято считать выступление доктора богословия Виттенбергского университета Мартина Лютера: 31 октября 1517 года он прибил к дверям виттенбергской Замковой церкви свои «95 тезисов», в которых выступал против существующих злоупотреблений католической церкви, в частности против продажи индульгенций
*** Гамельнский Крысолова появляется у Гёте в «Фаусте», где Мефистофель именует его «своим старым приятелем из Гамельна» (нем. Von Hameln auch mein alter Freund), здесь же самого Мефистофеля брат Маргариты Валентин называет «проклятым Крысоловом» и угрожает ему расправой

— ПРОБНЫЙ ПОСТ

— СПОСОБ СВЯЗИ

Отредактировано Mephistopheles (2015-02-17 21:14:45)