| — ИМЯ ГЕРОЯ |
Знаете, как это бывает: когда ты пробуешь что-то запрещённое, следом хочется ещё и ещё?
Ты начинаешь сомневаться в тех «правилах», в тех «рамках», в которые тебя вогнали практически насильно. Хотя, мы тут сами виноваты отчасти. Я не был единственным, кто усомнился, а, скорее, последним из многих, кто стал открыто действовать против, не страшась гнева Его. Мы все сомневались в правильности взглядов Его. И тогда нас изгнали, буквально сбросили в темнейшую Бездну, где нам оставалось лишь ожидать.
Везде есть спасители, и наш спаситель подарил нам возможность спокойно находиться на Земле, ходить по ней, дышать воздухом и просто «наслаждаться свободой». Хотя какая тут свобода, когда ты лишился сил, ранга, крыльев и карающего меча? Многие из нас стали сокрушаться в первые несколько недель новой жизни, если её можно было так назвать, сокрушаться по-крупному, винили своих собратьев. Тогда-то наши пути и разделились. Тогда-то и появились люди. Тогда-то мы поняли, каким образом будем выживать. Тогда-то мы нашли положительную сторону того факта, что теперь всем нам, падшим ангелам, надо пребывать на Земле неизвестно сколько времени.
Время стало течь для меня совсем не так, как было раньше. Дни сменялись годами, а десятилетия столетиями. На моих глазах рождалась цивилизация. На моих глазах «росли» люди. За ними я наблюдал поначалу ради интереса, а потом пошел на контакт. Ох, детки Его. Как Он их любит! Любой достоин прощения, любой достоин Царствия Его, только если раскается, только если попросит прощения. Нас Он так не любил. За возможность мыслить по-другому, а не так, как он установил, сослал нас в глубины мрака и лишил всех привилегий. Более мы не несём Свет, мы прячемся в тени, боясь окончательной смерти.
Я брал под контроль тела слабовольных, я был в сознании советников при царях. Я наблюдал, как приходит к абсолютной власти сначала Шумер. Облачаясь в одежды жрецов, я предрекал наступление Конца Света. Я смущал королев, доводя их до полной деменции, вынуждая в целях защиты убивать собственных детей, а после скрывался в тенях пальм уже в чужом обличии.
Я видел, как мания Римских правителей доводит бедный люд до смерти. Я присутствовал на кровавых пиршествах, когда консулы и их центурионы наслаждались пищей, всё чаще практикуя каннибализм. Лично я, будучи в личной охране одного из консулов, вместе с несколькими легионерами вел рабов на забой, чтобы через несколько часов слуги преподнесли на безумную вакханалию правителей свежие блюда. Я видел Упадок, умело сыграв изменщика для своего правителя.
Время неслось слишком быстро. Я с тоской подозревал, что так и проведу свою жизнь на Земле, скрываясь от собратьев и Его гнева, сменяя одно тело на другое, подобно змее, которая сбрасывает периодически свою кожу. Осознавал я только одно: все падшие хотят либо вернуться назад, либо жестоко отомстить. Я хотел и того, и другого. Но, черт возьми, как же это глупо звучит! Однако я хранил эту мечту, лелеял в своей подленькой и трусливой душе надежду на возвращение в объятия Его.
Земная жизнь хоть и завлекала меня и позволяла расслабляться, но уже не приносила столь крупного удовольствия.
На моих глазах немцы организовали настоящий Крестовый Поход, в котором участвовали несовершеннолетние девушки и парни. Боже мой! Что они творили, лишь бы получить милость с Его стороны. Люд был абсолютно уверен, что невинность, непорочность и вера этих деток сможет уберечь всех от гнева врагов и Бога с Ангелами. Как они тогда говорили, сейчас вспомню: «…они же выбрали подвиг и славу во Христе. Весь мир называл их безумцами, но они шли вперед». А ждало их не Царствие Его, а рабство и муки.
Жизни и смерти сменялись одно за другим. Я видел какую-то больную надежду в глазах меленьких детей, которые тянули ко мне руки. Я видел странную жажду смерти в почти остекленевших глазах стариков. Я видел, как, гордо подняв свои подбородки, солдаты отправляются на войну, не боясь подставиться под пики, копья и пули своих врагов. Я видел слезы матерей, когда они получали извещения от властей, что их сыновья пропали без вести на войне. Я видел, как война меняет людей. Но то, что произошло в две тысяча семнадцатом году, ввело меня в ступор. Наверное, тогда я по-настоящему почувствовал, что такое — страх. Страх быть обнаруженным и убитым. Просто разрубленным на две части от именного меча Серафима. Уже тогда, двадцать первого мая, человечество совершило свою саму наиглупейшую ошибку. Даже мы, падшие, не доходили до такого безумия.
На этот раз я остался в стороне. На этот раз я не стал лезть в гущу событий. На этот раз я просто струсил. Всё бывает в первый раз. Тогда у меня было тело какого-то старика. Я прятался, как мог, применяя все свои способности, которые старался оттачивать всю свою бесконечную жизнь. Я не был обнаружен, но невольно стал свидетелем, как какой-то Ангел убивал одного из падших. Сгусток черноты просто-напросто растворился в ярчайшем свете, который окутывал небесного воителя. Он меня не заметил, а я ещё не мог прийти в себя несколько дней.
Всё произошло именно так, как я боялся: Ангелы захватили власть, люди стали рабами, а падшие в этом мире — узниками. В моей голове стал назревать план, что при всей этой суматохе падшим можно будет вернуться к Нему, заслужив, наконец, прощения. Однако, как же я был глуп, полагаясь на эти размышления! Когда я увидел трансляцию по телевизору и физиономии этой Святой Троицы, всё, наконец, понял. Кое-кто тоже лишился Его милости и теперь быстро «научились» использовать все прелести человечной жизни. Геноцид, как он есть, на глазах.
К две тысяча сорок седьмому году моё тело пришло в негодность и пришлось подыскивать новый сосуд. С выбором я определился быстро, но надо было действовать дальше. Скрываться я уже устал. Достаточно с меня. Но и в открытое сопротивление с бывшими братьями я выйти не мог. Однако всегда же есть лазейка, да. ПОСОЛ. В одном из кабаков я прослышал об этой… организации. Хотя это обычное движение, которое открыто о себе не заявило. Теперь мне есть к чему стремиться.
Проколесив несколько километров, я, наконец, на какое-то время осел в небольшой «деревушке», точнее сказать, это просто община шести фермерских семей, которые заняли своими домами и положенными полями разрушенный городок Корона, что лежит на востоке от главной Цитадели Ангелов. Предлагая свою помощь, как врача, я быстро втёрся людям в доверие. Этого им и не хватало — обычной помощи, той же самой медицинской. Кошмар, никогда бы не подумал, что стану вытворять такое, чтобы спастись. Теперь пришло время не только крепче осесть в этом месте, но и больше разузнать о ПОСОЛе, чтобы понять, что мне делать дальше. Будет лучше, если они свяжутся со мной сами.
— ПРОБНЫЙ ПОСТ
«Эта проклятая война! Невыносимый педант Родерих с его распрекрасной Елизаветой и весь этот заносчивый дом Габсбургов, возомнивший, что смогут держать Германский союз в своих руках! Горите в Аду! Мне осточертела эта мясорубка, но я с радостью искромсаю ещё сотню-другую этих уже дохлых австрийских шавок. Я буду убивать их всех до тех пор, пока не увижу кровь Лизхен и не сверну шею нравоучителю Эдельштайну!»
Глаза Гилберта были наполнены яростью и жестокостью. Уже ранее убивший около пяти сотен — точно, не меньше, пеших, и сотни три конников, Пруссия, становился ещё сильнее. Он чувствовал, как его королевство «пробуждается ото сна», люди готовые сражаться до последнего вздоха. Ни за что. Не отдавать только Германию в руки этим аристократишкам! Германия должна быть сильной и независимой. Попав под длань Габсбургов, ей не светит ничего. Гилберт хотел сделать Германию великой державой. Такой, услышав названия которой все будут бояться. Страх должен засесть глубоко в сознании всех людей, осесть навечно в веках и стать должным. Только страх контролирует людей.
Пруссия ухмыляется, слизывая острым языком с губы своей кровь. Откуда-то сбоку он слышит, как говорит его знаменщик, с противным хлюпом вкалывает стержень флага в странное месиво из дождя, крови и грязи. Магистр смеется. Безумно. Так ярко прослеживается в его глазах наслаждение, и итак алые глаза наливаются кровью. Враги бегут. Бегут поспешно, оставляя раненых. Где-то не так далеко альбинос замечает Родериха верхом на черном мустанге, увешанном различными знаменами, пестрыми попонами, изящной бахромой. Как же бедное копытное не сдохло-то еще? Австрия видит, что поражение неминуемо, а Гилберт физически может ощутить страх этого чистоплюя наряду с решительностью воинственной Венгрии, которая все бросит ради того, чтобы Пруссия лежал в грязи ничком. Девушка, вскинула выше копьё с мелким полотном своей империи, будучи готовой ринуться в бой и прикончить альбиноса один на один. Пруссия тоже готов. Уже давно. Шпага всегда при нем, а револьвера хватит на один выстрел!
Он её ненавидит. Эти цветастые глазёнки. Выколоть! С излишней навязчивостью прокалывать белки, удобнее перехватить её волнистые волосы, пахнущие сейчас, наверное, кровью и грязью, намотать на кулак, запрокинуть и продолжить издевательство. Напряжение между ними нарастает, и без того становится страшно. Везде крики, кровь, насилие, дождь льет не переставая. Холодно. Пелена холодных капель становится только плотнее и из-за этого плохо удается разобрать, что уготовил противник, но крики умирающих австрийцев не утихают. Не ясно, где и чья кровь. Земля, казалось, превратилось уже в болото, и тянет в свои объятья все трупы, не разбирая.
Гилберт щурится, замечая движения со стороны неумелых руководителей. Лиз серьёзна, но все-таки находит в себе силы улыбнуться, с вызовом, а Родерих все так же спокоен.
«Ну же, разве в твоих правилах позволять людям гибнуть так вот, без целей?».
Эдельштайн, будто бы прочел мысли Пруссии, резко останавливает Хедервари, которая не понимает такого жеста со стороны союзника, однако против ничего не говорит. Разворачивают коней и немедленно отступают.
— Бог с нами! — Громко взывает к своим людям Гилберт, вынимая шпагу из крепких ножен и вскидывая её вверх, к небу. Послышались одобряющие крики воинов, которые повторили и крик своего руководителя, и жест, кто-то даже осмелился выстрелить в воздух. Такие действия возымели нужный эффект, но не довели до нужной кондиции. Елизавета останавливает своего скакуна, плавно разворачивается боком к все еще не успокоившемуся Гилберту и вынимает из-за пояса револьвер. Наводит прицел. И тут пруссак чувствует себя победителем. Странное ощущение, быть на мушке у врага, который и стреляет «как девчонка», однако в рукопашной схватке очень сильна. Из-за дождя плохая видимость, рука дрожит. Тяжесть револьвера не для нежных ручонок Лизхен. Она прикусывает нижнюю губу, жмурит левый глаз, а правый закрывает вовсе. Намокшие волосы противно прилипли к лицу. Мешаются.
— Бог с нами! — Повторяет Гилберт, вновь вскидывая красочную и уже не раз окровавленную шпагу. Выстрел. Фиолетовый плащ даже на фоне дождя темнеет в районе правого плеча. Пруссия кренится вперед, все ещё улыбается, а в глазах уже хищное безумие. Хедервари долго не ждет и ускакивает вслед за Родерихом. Гилберт хрипит, харкается кровью. Боль в плече противной пульсацией оттает где-то в затылке и заканчивается в висках покалыванием. Из правой руки выскальзывает шпага, а мужчина падает вперед на колени, заливаясь смехом.
— Слепая дура! У тебя был идеальный шанс! — Вопит в сторону уходящих прочь австрийцев, принявших поражение. Такое… позорное поражение они не забудут очень долго. Долго не будут тянуть свои руки в сторону Германии. Эта страна его, — Пруссии! — Догнать любого, кого сможете, и убить.
Сухой приказ звучит вполне ясно, и противиться ему, смысла нет. Ещё никто не хочет превратиться в месиво, и слиться с дерьмом, в которое сейчас превратилась земля. Конники несутся вперёд выхватывая из ножен рапиры и шпаги, нагоняют отставших вражеских солдат и рубят. Рубят размашисто и жестоко. Пешие в темных мундирах нацеливают ружья, и слышится громыхающая череда смертельных выстрелов.
— СПОСОБ СВЯЗИ
Отредактировано Danel (2015-01-14 21:14:13)
